Картишки у многих в уважении. В них играют пенсионеры на лавочке, шахтеры на рельсах, воры на «малине» и шахматные гроссмейстеры между кровными турнирами. Запрет императора Петра на «занятие бездельников и пьяниц» не удержался в российских законодательствах, а то чем бы занимали досуг вышеупомянутые граждане и некоторые другие? Впрочем, кто у нас обращает внимание на законы и указы, которые возможно нарушать?
Екатерина Вторая (не даром Великая) находчиво разделила игры на «азартные» и «домашние». Чтобы избегать наказания, все, конечно, играли «по-домашнему»: на «интерес». Спуская при этом целые состояния. Потом стало совестно лицемерить друг перед другом и перед просвещенным обществом, петровский запрет аккуратненько спустили на тормозах. Азарт, мол, дело добровольное: ищи тайну удачных карт, как Германн (но не приканчивай старушек), или овладевай «крапленкой», рискуя быть традиционно битым канделябром.
Недавно видел у игроков карты с изображением пушкинских персонажей и Онегин с Ленским, и вещий Олег, и роковая Пиковая дама... (Выпущены издательством «Воскресенье» с рисунками художницы Марины Рыдаевой.) «Ну, — огорчился я за репутацию любимого поэта, зачем же Александра-то Сергеевича приплетать к «подкидному дураку», «фараону» да хоть бы и к благородному «преферансу»?» Подумать страшно: картами с незамутненными образами «Мертвой царевны» и «барышни-крестьянки» шулеры нагло «мечут чистый баламут». («Баламут» прием игры в банк, порядок карт в колоде, когда все они или почти все биты.)
Впрочем, что тут зазорного? Тем более, судя по вольному употреблению Пушкиным карточного жаргона, шулерские приемы были ему хорошо знакомы. (Может, не из собственной практики?). Как вспоминает его друг П.А.Вяземский, карты для него порой были предпочтительней даже светских красавиц. «Пушкин, во время пребывания своего в Южной России, куда-то ездил за несколько сот верст на бал, где надеялся увидеть предмет своей тогдашней любви. Приехал в город он до бала, сел понтировать и проиграл всю ночь до позднего утра, так что прогулял все деньги, и бал, и любовь свою».
В картотеке жандармского управления Александр Сергеевич числился как «известный в Москве банкомет». В полицейском списке 93 самых страстных карточных игроков за 1829 год Пушкин значится под номером 36.
Страсть, азарт бывают неодолимы. Вот и другой именитый литератор-игрок, Лермонтов, в «Тамбовской казначейше» впечатляюще изобразил карточную драму. «Он взбесился и проиграл свой старый дом, и все, что в нем или при нем». Казначей продул заезжему улану коляску, дрожки, трех лошадей, два хомута, всю мебель, женины сережки... И жену в придачу.
Да пушкинские же предки, арабы, как говорят предания, карточную игру в Европу и занесли. Будто бы в 1379 году. (И кто это столь, казалось бы, неисторическое событие запомнить мог?). Самые, вероятно, древние правила карточной игры хранятся в архивах итальянского города Витербо. Французы придумали всем ныне известную систему: 52 карты четырех мастей по 13 карт каждой масти. Англичане придали картам респектабельный человеческий облик, облачив королей, дам и валетов по моде эпохи правления Генриха VIII (1491-1547 гг.). Ну, а какой беспредел оформления игральных карт творится ныне, кто интересуется, сам знает.
